суббота, 24 сентября 2016 г.

Легенда из романа "Сказание о проклятой обители"

Представляю вашему вниманию саму легенду, вокруг которой выстраивается сюжет романа "Сказание о проклятой обители". Заходите в мой мир - я всем рад!


В год 940 от воплощения Девы-Матери Предвечный Свет одарил Верхние земли добрым наставником, в мудрости своей ниспослав Эйвинда, многожды приумножившего славу Королевства. Не только сердце мира осветилось Божественной милостью – не забыл Он и про земли окраинные: на далеких островах в тот год юный маг Овейн Белый сокрушил посланца Предвечной Тьмы – некроманта Хафсгрима, насылавшего чуму на добрых людей. Но не ценили бы мы дел благих, кабы не уравновешивались они делами дурными, богопротивными.

В тот же год по воле одной высокородной дамы и с соизволения Верховного жреца северных земель Адаона Старого, в окрестностях Унторфа была основана женская обитель. Даму ту звали Бруна Доргмундская, и постигло ее великое горе – потеряла она в одночасье двоих сыновей и мужа, сложивших головы в битве близ Ург-Адерна, примкнув к темной деве-воительнице, дочери Хафсгрима Вещего, ведьме Унгерд. Жаждавшая мести колдунья совратила слабые души, собрала армию полуорков, жителей окраинных земель, мятежных баронов и направилась на Ансгахалл. Король Анлауд I разгромил ее и обратил в бегство. Унгерд скрылась в мрачных тенях Гунгардского леса, но сообщники ее пали.

Замаливая грехи супруга и детей, все, что имела, пустила Бруна Доргмундская на дело богоугодное. Желание бежать из родных мест, где довелось познать семейные радости, привело несчастную вдову в суровый Нордмарк. Так объяснила она свое решение патриарху Адаону Старому основать обитель в уголке столь удаленном и глухом. Впрочем, болотистые леса Нордмарка не редко становились убежищем для стремившихся к уединению. Потому и не удивился Адаон выбору почтенной дамы. Увы, слишком много понадобилось времени, дабы понять – разум ее помутился, а душа стала прибежищем темных страстей.

В те годы было в сердце болот древнее капище, невесть какому народу принадлежавшее. Могли его поставить и гоблины, и оборотившиеся ко злу дикие эльфы-отступники, а могло оно принадлежать одному из племен Древних, давным-давно растворившимся в непролазных чащобах. Только из поколения в поколение передавали местные жители страшные рассказы о человеческих жертвах, что приносились неизвестному жестокому богу. Потому земля в тех местах пропитана кровью, а в ночной тиши до сих пор слышаться женские крики.

Владыка Тайных дел тогда ясно указал всем служителям Света, а Великому жрецу северных земель в особенности, чтобы старые капища освещались и строились здесь храмы и обители Предвечного Света и Девы-Матери, дабы местные жители по привычке сюда ходили и так к истинной вере приобщались. Сила привычки, как известно, великая вещь! Поговаривают, Адаон даже обрадовался, узнав, что Бруна Доргмундская вознамерилась строиться на этом самом месте. Вот только одна беда – Владыка в своем указании имел в виду капища Хозяйки Леса, а вовсе не никому неведомых демонов.

Привела она в Унторф с собой четырех девушек. Никто ничего о них не знал, да и не стремился узнать. Горожане, преодолев все страхи, помогли отстроить обитель на месте болотного городища. Строили, а сами украдкой плевались да возносили хвалу Деве-Матери. Только с высокородной дамой в споры никто вступать не хотел – взгляд у нее был ледяной, змеиный, словно удав на тебя смотрит.

Впрочем, не на всех она так смотрела. Бывало, подойдет к юной девице, заговорит с ней, а из глаз словно небесная благодать изливается. В такие мгновения чудилось людям, будто разгорается в ней внутренний пресветлый огонь, согревая все кругом невиданным сладостным теплом.

И пол года не прошло, как одна за другой пришли в болотную обитель еще шесть девиц из местных, и так стало их общим числом десять монахинь, а одиннадцатой была она сама, мать-настоятельница Бруна Доргмундская. И потекла за деревянными стенами жизнь тихая и неприметная.

Месяцами могли не показываться монахини людям. В Унторфе лишь удивлялись такому затворничеству. Кто поумней, тот, после очередной доброй кружки эля в корчме, задавался вопросом, а чем питаются пресветлые девы? Ведь никто не видел, чтобы возделывали они землю, и на местном рынке их не встречали. Да и что можно вырастить в сердце болот? Но всегда в таких случаях находился кто-то вроде бы видевший, как собирают монахини болотную ягоду. «Это ж сколько такой ягоды собрать надо, чтобы сытым быть?!» – спрашивал неуемный умник. А какой-нибудь остряк тогда отвечал: «да они болотными жабами питаются – уж этой живности там предостаточно!». Прокопченные стены корчмы сотрясались грубым хохотом, на том разговор и прекращался. У людей всегда своих забот хватает и нечего забивать себе голову пустыми мыслями. Тем более, что годы тогда неурожайные пошли, голодные.

Иногда видели, как монахини подходили к хуторам. Вот только никогда не просились они войти в дом, да и вообще в разговоры не вступали. Стояли и, не мигая, смотрели на людей. А те чувствовали, как стынет кровь в жилах, а в голове удушливым дурманом разливается протяжный колокольный звон. Когда приходили в себя, то никого рядом не было, и не понятно – то ли привиделись им монахини, то ли в правду рядом стояли.

После уж никто не мог вспомнить, когда все началось и в какой семье впервые приключилось это горе – стали пропадать дети. Маленькие девочки, едва вступившие в отроческий возраст. Иногда очередная несчастная мать, уставшая от рыданий и бесплодных поисков по лесам и болотам, начинала припоминать, будто бы приходила к ней монахиня с глазами светлыми, лучившимся небесной благодатью. И говорила она ласковые слова, что ее дочери на роду написано стать служительницей Девы-Матери, а в этом мире ждет ее лишь злоба да нищета. И вроде бы девочка с той монахиней и ушла. Женщины в воспоминаниях путались, и ни одна не могла отделить реальность от лживых снов.

Точно такую историю услышал от своей жены молодой мельник, когда вернулся домой и не обнаружил дочь. Он и забил тревогу, резонно рассудив, что даже с горя один и тот же сон женщинам сниться не может. Собрались жители Унторфа, и направились к обители, а подойдя, потребовали отворить ворота. Монахини справедливо отвечали, что не могут пустить мужчин в женский монастырь. Тогда женщины Унторфа и окрестных хуторов попросили открыть ворота им, дабы удостовериться, что в обители нет их пропавших дочерей. Ответом стало тягостное молчание.

Люди потеряли терпение, снесли ворота, которые когда–то сами и установили, ворвались в монастырь, и остолбенели от открывшейся картины: белые кости усеивали двор, тучи мух роились над гнилыми кусками мяса, а на врытые в землю колья нанизаны были головы пропавших девочек. Но что поразило более всего и заставило нескольких женщин лишиться чувств, а прочих поседеть – головы казались живыми! Дочери с высоких кольев смотрели на своих родителей и широко улыбались, а глаза сияли теплым небесным светом. Не сразу поняли горожане, что улыбки те – результат глумливой работы острого ножа, располосовавшего детские лица, а сияют то не глаза, а вставленные в глазницы кусочки янтаря. 

Скорым был суд обезумевшей толпы – и не нашлось бы в целом мире силы, способной сдержать дикую ярость – монахинь тут же живьем нанизали на те самые колья, хотя и приходились они кое–кому из Унторфа родственницами. Шестерым во главе с настоятельницей чудом удалось бежать на болота.

Оглашая топь звериными воплями, толпа погналась за ними. Не долгой была погоня: расступились черные воды и вновь сомкнулись, железными клещами сжав ноги кровавых монахинь. Видели люди, как стремительно затягивала их гнилая трясина, слышали жалостливые стоны. И когда подобралась вонючая болотная жижа к самой груди настоятельницы, оборотила Бруна Доргмундская белое, перекошенное злобой, лицо в сторону преследователей, и прокричала: «Знайте, что не покинем мы этих мест! Навек наши души останутся здесь. Тот, кто отыщет дорогу к обители, обратится слугой нашим, а вы, сколько стоять будет город Унторф, станете отдавать нам своих дочерей! Я, Унгерд, дочь Хафсгрима Вещего, проклинаю вас!». Только в этот миг осознали люди, с кем имели дело. И словно сама тьма вырвалась из разверстого рта ведьмы. Заклубилось черное облако, стремительно возносясь к серому небу, где и растаяло. Трясина поглотила тело той, что скрывалась под именем Бруны Доргмундской, а над болотами еще долго разносился злобный хохот.

Но чего не знали испуганные хуторяне, но о чем догадывались служители Предвечного Света, – в тот час на один из пяти костяных престолов в Лабиринте воссела та, что при жизни звалась Унгерд, а теперь стала Дочерью Кровавой Скорби – одной из пяти Дочерей Тьмы. Тьма вознаградила ее за верность вечной жизнью и вечной смертью, чтобы вскоре вернуть на землю, дав новую плоть и новые силы.

Лишь отпустила ярость сердца, задумались люди о последних словах настоятельницы: что значит «тот, кто отыщет дорогу»? Дорога к обители была известна всем местным жителям от мала до велика. Решили тогда монастырь сжечь – верили, что огонь очистит землю от страшного проклятья.

Каково же было удивление, когда, проплутав на болоте до глубокой ночи, не смогли уставшие горожане и хуторяне отыскать прибежище безумных людоедок. Как не смогли этого сделать ни на следующий день, ни через неделю. Многие месяцы мужчины из города и окрестных хуторов отправлялись на поиски проклятого места, но так никому и не удалось найти к нему дорогу. Чем больше проходило времени, тем меньше находилось желающих принимать участие в бесплодных поисках – обитель словно растворилась в ядовитых туманах болот. И наступил день, когда в самом упрямом и отчаянном угас огонь ярости, питавший жажду мести.


Многие слышали заунывный колокольный звон, доносившийся из сердца черной топи, а те кто отваживался зайти в глубь болот, – встречались и такие безумцы, – говорили, будто сквозь туман могли разобрать слова молитвы. Только молитва та читалась наоборот. 



https://ridero.ru/books/skazanie_o_proklyatoi_obiteli/

https://www.litres.ru/valentin-vays/skazanie-o-proklyatoy-obiteli/

https://www.amazon.com/dp/B01KKBWD0I

http://www.ozon.ru/context/detail/id/137690372/